Молдавский фотограф Рамин Мазур: «Нет смысла биться головой о стену, нужно просто найти дверь»
Ольга Бубич
О состоянии фотографии в некоторых странах восточного блока сегодня рядовой читатель иногда знает очень мало. В информационном поле обычно находятся фигуры первой величины, но бывает, что неожиданно там появляются и молодые мастера — победители престижных конкурсов, благодаря чему в фокусе внимания мировой общественности оказываются локальные проблемы, которым эти фотографы посвящают свои проекты. Два года назад именно такая история случилась с молдавским фотожурналистом Рамином Мазуром, снявшим историю о своих согражданах с редким генетическим заболеванием. В 2013 году Рамин стал одним из пяти стипендиатов программы агентства Magnum в области прав человека, а весной этого года вошел в престижный список «30 under 30» с именами тридцати перспективных молодых фотографов со всего мира, по мнению Magnum и The Photography Show. Об актуальном состоянии и проблемах молдавской фотографии с ним поговорила критик из Минска Ольга Бубич специально для Photographer.ru.
© Рамин Мазур. Из серии о крымских татарах (часть продолжающегося проекта о Черном море)
© Рамин Мазур. Из серии о крымских татарах (часть продолжающегося проекта о Черном море)
© Рамин Мазур. Из серии о крымских татарах (часть продолжающегося проекта о Черном море)
© Рамин Мазур. Из серии о крымских татарах (часть продолжающегося проекта о Черном море)
— Рамин, расскажи, пожалуйста, какое у тебя было образование до того, как тебя пригласили участвовать в программе агентства Magnum. Где ты до этого учился фотографии? С какой базой отправился на шестинедельный курс в Нью-Йорк?
— На самом деле, я не учился фотографии ни в каком специализированном вузе или школе. Мое университетское образование — факультет журналистики в Молдавском государственном университете в Кишинёве. Моей «школой» фотографии стала первая газета, куда меня пригласили работать фотографом за три месяца до выпускных университетских экзаменов. Уже тогда я немного увлекался фотографией, но это был лишь любительский уровень. В газете мне выдали камеру, и я отправился снимать по заданиям редакции. Нужно сказать, что это была очень маленькая газета, предвыборный проект одной партии, редактор была молодая и сама не знала, чего от меня хотеть в плане фотографии. Я же сам о фотографии тоже ничего не знал и не представлял себе, какой материал нужно давать. Просто снимал, пытался находить ракурсы и совершенно не думал о фотографии как о некой области самовыражения. Понимание стало приходить только спустя года два, вместе с мыслями о том, как можно с помощью фотографии передавать публике какой-то «message». На первых этапах своей работы я руководствовался, в основном, лишь интуицией.
— Можно ли сказать, что такой путь в фотожурналистику является традиционным для Молдавии?
— Да, так и есть. В Молдавии нет настоящих фотошкол. Если мы говорим о документальной фотографии и фотожурналистике, то здесь нет ничего. В фотожурналистику идут выпускники факультета журналистики, не прослушав, по сути, ни одной лекции по фотографии.
— То есть ты, фактически, как говорят в Америке, «сделал себя сам»?
— Ну да… Я сам, и, может быть, все те работы, которые я видел.
— Помогало ли образование журналиста?
— Образование помогает мне сейчас, когда я пытаюсь более серьёзно подойти к профессии фоторепортёра и к фотографии как методу призыва к действию, способу защиты интересов и представления нужд людей. Например, тот же деонтологический кодекс журналиста, который мы изучали в университете, заставляет задуматься, а нужно ли поднимать тот или иной вопрос. Есть некоторые темы, которые очень выигрышны, но, прежде чем приступать к съёмке, стоит задаться вопросами: «А надо ли тебе это освещать? Надо ли „подымать шум“ вокруг этих людей?» Кроме того развивается некая сноровка, умение вникать в суть событий, а не затрагивать исключительно новостную составляющую материала.
— Получается, что без официального образования в фотографии и с небольшим опытом работы в местной газете тебе, тем не менее, удалось снять проект, который был высоко оценен в Magnum’е. Как так случилось? Что это были за фотографии?
— Как случилось, я и сам не знаю… Я просто работал, снимал инвалидов в Молдавии. С одними я очень подружился и регулярно приходил их фотографировать. Это была семья слабовидящих: жена и муж — слабовидящие, а дочь и сын — абсолютно слепые, дочь при этом ещё и глухая, немая и страдает аутизмом. У семьи была проблема: их выселяли из квартиры, которая принадлежала обществу слепых. Семья незаконно проживала в этой квартире уже два года, после того, как их переставили в очереди на заселение с третьего места на тридцатое. И тогда они вышли в город защищать свои права. Во время этого первого выселения я с ними и познакомился.
Во время инцидента с участием судебного пристава я сделал кадр, которым потом очень гордился. Мне удалось поймать редкий момент, не было подобных кадров ни до, ни после него. Никаких вариаций, только он. Ситуация была такова, что в неразберихе меня толкнули, но я успел сделать снимок. С этой фотографией в 2011 году я выиграл небольшую награду «Youth Media Award» в Совете Европы.
Затем с этой семьёй мы подружились. Я снимал историю их борьбы за квартиру, переросшей в общественную деятельность. Оказалось, что они вели работу в неправительственной организации, которая занималась оказанием помощи другим инвалидам. То есть, они не только за себя боролись, но и искали помощь других организаций, предпринимали попытки объединить инвалидов города Бэлць, где они проживали, второго по величине города в Молдавии.
Спустя полтора года я начал снимать проект «Болезнь бабочки», на который впоследствии обратило внимание агентство Magnum. Когда я впервые увидел в социальной сети фотографии людей, страдающих от буллёзного эпидермолиза, я поймал себя на некой очень нехорошей реакции на них. Вообще, когда человек встречает что-то, что он никогда до этого не видел, у него могут быть две реакции: страх или восхищение. Когда видишь таких людей, естественно, восхищение не появляется. Возникает страх, который у разных людей может трансформироваться во что-то ещё. У кого-то — в отвращение, у кого-то — в отторжение. И мне такая реакция не понравилась. Поэтому я решил познакомиться с этими людьми поближе, лучше узнать их. Я связался с их лидером и спросил, можно ли приехать и поснимать их, чтобы каким-либо образом впоследствии помочь. Так, каждые выходные я фотографировал эти семьи в течение двух месяцев. Мы с ними встречались, общались, я их снимал, ходил с ними на специально организованные акции и концерты. Спустя некоторое время мы сделали выставку в центре города, которая помогла выделению 1 миллиона леев (почти 3 100 000 российских рублей) на нуждны больных Министерством здравоохранения. Для пятидесяти человек это небольшая сумма, если учесть, что лекарства, мази и повязки очень дорогие. Важно было, что нам удалось показать обществу, что такие люди существуют.
Наверное, из-за моих личных мотивов, подтолкнувших снимать этих людей, проект получился и его заметили в агентстве Magnum.
— Расскажи, пожалуйста, о своей учёбе в программе Magnum’а. Несомненно, для тебя стажировка открывала большие возможности, но, наверное, находясь в США, ты ощущал большой стресс?
— Конечно, когда я узнал, что выиграл стажировку, для меня это стало большой новостью, даже шоком. Я подавал заявку в последнюю ночь, за 4 часа до дедлайна, и делал это, в основном, чтобы потом не сожалеть, что не участвовал. Я на самом деле не знал, что ожидать. Нас водили по разным редакциям: «The New York Times», «Time»… во всякие организации типа «Human Right’s Watch» и так далее. Я со всеми ходил и не понимал, зачем это, о чем можно, вообще, с ними говорить… Сейчас, конечно, у меня гораздо больше идей и замыслов будущих проектов и историй, и, конечно, есть много профессиональных вопросов, которые я мог бы задать, но тогда этого не было.
Обучение состояло в том, что мы посещали курсы трёх лекторов: Фреда Ричина (Fred Ritchin), Сьюзен Мейзелас (Susan Meiselas) и Элизабет Килрой (Elizabeth Kilroy). Непосредственно фотографии были посвящены первые два курса. Фред рассказывал, в основном, о теории фотографии, фотожурналистики и документалистики, о том, кто такой фотограф в наши дни, зачем он занимается фотографией, чем отличается профессиональный фотограф от непрофессионала. Также он поднимал вопросы о том, как сделать, чтобы твоя работа помогла кому-то, как сделать, чтобы фотография вызывала резонанс и меняла жизни людей к лучшему. Он говорил о фотографии как об одном из проявлений гражданского активизма. И именно лекции Фреда Ричина оказались для меня самыми полезными. Вопросам журналистики, и в частности фотожурналистики, посвящена его недавно опубликованная книга «Bending the Frame». Он считает, и я с ним согласен, что некоторые темы сегодня не стоит поднимать из-за ответственности перед людьми, на которых нацелены наши фотообъективы. Фотожурналистика ведь вовсе не то же самое, что «violent tourism» — путешествия в поиске «страшилок» для показа на выставках в Нью-Йорке.
— Как бы ты описал основные изменения, которые в тебе как в фотографе произошли к окончанию стажировки?
— Могу сказать, что я стал меньше снимать (смеётся). Раньше я просто всегда гулял с камерой и снимал что-то на улице. Мне казалось, что мне нравится именно стрит-фотография. А сейчас, когда я выхожу и вижу что-то на улице, то я делаю снимок в instagram. Камеру даже не достаю. Я беру камеру только тогда, когда иду снимать что-то конкретное, когда у меня есть цель. Например, когда я снимаю серию или работаю над проектом. Можно сказать, что я стал чаще задавать себе вопрос: «А зачем это кадр?» Когда я делаю снимок в instagram, я не задумываюсь: ведь это просто щелчок в стиле популярных интернет-ресурсов типа @EverydayEverywhereили @everydayeasterneurope.
— Изменилась ли география заказов на твои фотографии после учёбы в Magnum’е? Стало ли больше заказов от престижных изданий? Работаешь ли ты сейчас фотожурналистом в самой Молдавии?
— Да, я работаю в газете «Тимпул» («Время»), это даёт мне постоянный, хотя и небольшой, заработок, позволяющий оплачивать кредит за камеру. Нельзя сказать, что Молдавия постоянно находится в фокусе интересов международных СМИ, поэтому надеяться на одни лишь иностранные заказы не приходится. Мне интересно снимать, а где этот материал будет опубликован — это второстепенный вопрос. Просто, чтобы снимать и посещать действительно интересные места, нужно зарабатывать. А чтобы зарабатывать, приходится продавать что-то за рубеж. Весь вопрос в деньгах. В Молдавии, к сожалению, заработать на фотографии столько, чтобы можно было нормально потом путешествовать, невозможно. Здесь фотография не вызывает особенного резонанса.
Чтобы резонанс был, нужно инициировать более интересные проекты, чем просто красиво сделанные фотографии на стенах выставочных залов. Нужен диалог, может быть посредством стрит-арт фотографии, что-то наподобие известного проекта «Inside Out», благодаря которому социальные активисты из разных страни могут оформить свои публичные акции плакатами с портретами людей, безвозмездно напечатанными на базе Inside Out. В Молдавии, думаю, как раз не хватает проектов такого рода, вовлекающих общество в диалог. Они нужны не только в Молдавии, но и в других странах постсоветского пространства. Потому что у нас отсутствует визуальная культура. Если посмотреть на любой восточно-европейский город, везде мы заметим изобилие рекламы, которая, по сути, работает неправильно, вызывает у человека совсем не ту реакцию, на которую нацелена. Эта реклама представляет собой визуальный мусор. Но никто об этом задумывается: ни те, кто создают эту рекламу, ни те, кто предоставляет под неё площади, ни потребители.
Реклама — всего лишь один пример визуальной безграмотности. Но ведь визуальная безграмотность — это очень большая проблема! Потому что нельзя быть осведомлённым о том, что происходит в мире, если ты визуально неграмотен. Неграмотный человек легко становится марионеткой.
— Как бы ты определил возможные пути изменения в молдавской фотографии? Что должно быть сделано для повышения визуальной грамотности?
— Начну с того, что одним обучением фотографов ситуацию не изменишь. Нужно создавать многоструктурный диалог, дискурс. Проблема визуальной неграмотности присуща многим странам мира, но в Молдавии ситуация осложняется ещё тем, что у нас нет такой социальной прослойки, которую условно можно назвать «интеллигенцией» — людей, которые поддерживали бы фотографию. Выставки не вызывают особого резонанса. Остро не хватает среды, интеллектуального сообщества. И именно эту среду нужно постепенно формировать.
В Молдавии, вообще, существует проблема с молодыми специалистами, с молодёжью, которая была бы способна что-то делать. В последние годы постепенно начинают возвращаться те, кто когда-то уезжал на заработки в Румынию, Италию, Россию. Возвращаются именно из Европы, потому что там они не прижились, просто работали и скопили какое-то количество денег, получили опыт и теперь хотят вернуться домой, чтобы обустроиться, открыть бизнес, возможно реализовать свои идеи. То есть, возможно, уже намечается тенденция к лучшему, но все равно этого пока мало. Кишинёв ведь даже не мегаполис, здесь нет и миллиона жителей. Это ленивый спокойный город, и все здесь протекает именно медленно и спокойно.
С другой стороны, мне кажется, что нам нет смысла биться головой о стену, нужно просто найти свою дверь. Если сегодня ты не видишь достаточно возможностей, просто набирайся опыта, ищи связи и так далее. А потом наступит момент и ты поймёшь, когда у тебя накопится достаточно сил, чтобы сделать, то что нужно. Паниковать не надо, все случится в своё время.
interview
